От Эллизариэль не укрылось нежное «мама». Мистраэль позволял себе подобное обращение только тогда, когда хотел напомнить об их родстве. Жрица оценила попытку. Обычно она сама относилась к отпрыску примерно как к легкой головной боли: чаще успешно делала вид, что его попросту нет, а иногда извлекала на свет божий, разумеется, если ей это было выгодно.
— Вот как? — задумчиво откликнулась жрица. — И что же могло тебе помешать выполнить такое пустячное поручение?
Мистраэль задумался. Перед грозным ликом матери любые оправдания, кроме катастрофы типа пожара, извержения вулкана, цунами, наводнения, казались просто детским лепетом ребенка, еще не покинувшего колыбель. Он потер лоб, наткнулся на небольшую припухлость и вздрогнул. Оставалось только одно… Рассказать правду. Мистраэль тяжело вздохнул и начал свой рассказ.
Эллизариэль впала в задумчивость, что не могло не нервировать замершего в ожидании приговора Мистраэля. Он бы не удивился, если бы после подобного фиаско мать запустила бы в него молнией или, на худой конец, туфлей, стала бы орать, какой он неудачник и позор всего рода, принялась бы топать ногами… Но это задумчивое молчание пугало до желудочных колик. Кто знает, какие мысли бродят в этой прекрасной головке.
А между тем Эллизариэль пыталась придумать, как быть дальше. Услышав о прибывшей в замок человеческой женщине, она тут же пожелала ее видеть, чисто из любопытства. Это чувство усилилось, когда один из шпионов донес, что прибывшая не просто человек, а боевая ведьма, и не приехала, а прилетела в компании говорящего черного кота и следопыта из действующей группы истребителей нежити. Но самым большим шоком в этом известии было даже не то, что до этой самой ведьмы в город, так сказать, не ступала нога человека, а тот факт, что дракон, любезно подбросивший ведьму до замка, оказался Роландэлем. То, что ведьму привез дракон, само по себе удивительно, но то, что эльфийский принц крови унизился до пассажирских перевозок… Ну это прямо нив какие ворота не лезет.
Несмотря на исключительность события и снедавшее душу любопытство, Верховная жрица Матери Драконов не должна была забыться настолько, чтобы прислать официальное приглашение ведьме. Об этом не могло быть и речи. Вот это как раз тот редкий случай, когда нужна была помощь лица преданного и не болтливого. Кто же мог подумать, что Мистраэль с треском провалит простое задание?
Впрочем, может быть, оно и к лучшему. Пока непутевое чадо гонялось по замку за негодной чел овечкой, Эллизариэль попробовала получить любую доступную информацию о ведьме, начиная от ее зачатия и заканчивая прибытием в замок. А также не без интереса подслушала происходящее в кабинете Правителя, где давно уже установила подслушивающий амулет. Вещица представляла собой золотого дракончика с глазами из желтого топаза. Она вполне уместно смотрелась в кабинете, выполняя роль не только украшения, но и подслушивающего устройства. Да вот беда — радиус действия амулета был слишком мал. То ли отрицательно сказывалась толщина стен замка, толи торговец, всучивший жрице прибор, сильно преувеличил, расхваливая свой товар. Эллизариэль решила проблему просто как дважды два. Когда она желала услышать происходящее за крепко запертыми дверями кабинета, то посылала одного из фей-крошек с миниатюрным магическим кристаллом для прямой передачи на ее кристалл. Таким образом, вечерний разговор ведьмы и Повелителя ей был известен практически из первых рук или ушей.
Теперь Эллизариэль мучительно размышляла, как лучше использовать полученную информацию. Надо же! Сестра Серебряного Единорога — человечка! Кто бы мог подумать?! К тому же эта самая человечка знает язык драконов. И не только язык, но и привела в клан, если можно так выразиться, уже целых двух драконов. На памяти жрицы такое произошло впервые.
К тому моменту, когда доведенный до белого каления таинственным видом матери Мистраэль готов был рвать на себе волосы от отчаяния, в голове Верховной жрицы созрел прекрасный план. Настолько гениальный, что Эллизариэль просияла и мило улыбнулась сыну. Завидев ее улыбку, Мистраэль пришел к выводу, что с ним проделают нечто невыразимо ужасное, шансов пережить эту ночь у него практически нет, и стал мысленно читать молитвы. Так мать ему не улыбалась даже в нежном младенчестве.
К вящему его ужасу, жрица распахнула объятия, словно собиралась обнять не только сына, но и все статуи драконов вместе с храмом.
— Сынок, — нежно промурлыкала она.
Мистраэль сначала подпрыгнул от неожиданности, поставив рекорд по прыжкам в высоту с места, затем нервно икнул и уставился на преисполнившуюся материнской любви эльфийку с выражением мистического ужаса на лице. Несчастный побледнел как полотно и вцепился в ближайшую мраморную статую с энтузиазмом юного влюбленного. Только так удалось удержаться на ногах и не рухнуть в обморок.
Эллизариэль степенно спустилась с постамента с буквально перекошенным от радости лицом. Мистраэль прижался к статуе еще сильнее, рискуя раскрошить последнюю в пыль внезапным приступом страсти. Он твердо про себя решил, что не позволит стащить себя с этого места, даже если его привяжут к хвостам бешеных слонов.
— Сынок, — проворковала она, аки горлица своему голубку.
Жрица даже предприняла попытку заключить отпрыска в объятия и троекратно облобызать. Но жест доброй воли не удался, обнять сына и исключить из объятий статую не представлялось возможным. Ей удалось немного сгладить неловкость торжественным возложением рук на плечи потомка, после чего он потерял всякое отличие от больного синдромом Дауна. Эллизариэль постаралась нежно заглянуть в перепуганные, вытаращенные глаза отпрыска и взгрустнула. «Надо же, какой лупоглазый! — с горечью подумала она. — Прямо как зажатая в кулаке лягушка. И в кого только уродился такой красавец? Надо будет расспросить няньку, не роняла ли она на пол это недоразумение».